Старуха и ее сын сообщили нам, что она отправилась рано утром, не желая будить нас, и в доказательство своих слов подали записку, написанную карандашом и оставленную на наше имя.
Эта записка, без подписи, содержала только три слова: «Благодарю! До свиданья!»
Месяц спустя мы были в театре «Скала», в Милане. Как раз против нас находилась ложа, и я вскрикнул, увидав входящую в эту ложу нашу апеннинскую незнакомку, в сопровождении старика с седой бородой, который почтительно занял место позади нее. Был ли это ее отец или ее муж? — не знаю. Молодой австрийский офицер, сидевший рядом с нами, навел на нее лорнет и сказал нам:
«Вот Дама в черной перчатке».
«Вы ее знаете?» — спросил я его с волнением.
«Черт возьми! — ответил он нам. — Весь Милан вот уже две недели интересуется ею».
«Она француженка, не правда ли?»
«Никто не знает, кто она… Эта женщина — неразрешимая загадка».
«Значит, она никого не принимает?»
«Никого. Она живет в отеле, порога которого никто еще не переступил».
В ту минуту, как молодой человек говорил это, Дама в черной перчатке навела лорнет на нашу ложу и заметила нас. Альберт и я раскланялись с нею. В ответ она сделала легкое движение головой, затем мы увидали, как она наклонилась к старику и сказала ему несколько слов на ухо.
Старик встал, предложил ей руку, и они вышли из ложи.
«А я узнаю, кто она», — сказал мне Альберт.
На другой день он действительно отправился искать отель, где остановилась таинственная иностранка, чтобы оставить там свою карточку. Но отель был пуст. Дама в черной перчатке уехала в ночь после спектакля со своим спутником.
С этого дня я понял, что без ума люблю эту женщину, и признался в своей любви Альберту.
«Хорошо же, — сказал он мне. — Мы ее отыщем, хотя бы нам пришлось для этого обшарить и перевернуть весь свет».
— И вы ее нашли? — спросил Мориц Стефан.
— Да, в Вене, три месяца спустя. Она жила очень уединенно, как нам передали, в красивом доме, в предместье. Альберт сделал ей визит один. Дама в черной перчатке вежливо приняла его, удивилась его посещению и сказала, что никогда не встречала нас. На другой день она покинула Вену точно так же, как и Милан. Решительно, она нас избегала…
Арман с трудом выговорил последние слова. Он окончательно опьянел.
— Пить! — сказал он заплетающимся языком. — Дайте мне пить!
— Нет, нет! — остановила его Фульмен. — Расскажите нам третью встречу.
— Разве была еще третья встреча? — спросила Нини Помпадур.
— Да, — пробормотал Арман и свалился под стол мертвецки пьяный.
— Продолжение в следующем номере! — прошептал Мориц Стефан, который не забыл еще своей профессии фельетониста.
— Аминь! — сказала Нини Помпадур.
— Ну! — вскричал голландский банкир, по-видимому, только что проснувшийся. — Знаете ли вы, что все, что нам рассказал этот мальчик, чистая бессмыслица?
— Это и мое мнение, — сказала Мальвина.
— Очень досадно, что он пьян, — прибавил Мориц Стефан. — Фульмен слишком поторопилась напоить его.
— Но иначе он не стал бы рассказывать! — заметила Фульмен. — А мне хотелось бы послушать продолжение этой истории.
В эту минуту встал один из гостей, молчавший и внимательно слушавший до тех пор, и сказал:
— Я могу рассказать вам, что было дальше.
— Вы?
— Да, я.
— Вы знаете Даму в черной перчатке?
— Я встретил ее в Петербурге.
— Когда?
— Полгода назад.
— Значит, вы знаете, как ее зовут?
— Никто на свете не знает этого. Но только я узнал несколько более, чем наш друг Арман.
— А! Что же такое вы узнали?
— Я узнал, — начал свой рассказ новый повествователь медленно и серьезно, так что все присутствовавшие вздрогнули, — что сердце этой женщины, избегающей света и старающейся, чтобы он не знал, откуда она приезжает и куда едет, смертельно поражено.
Слова эти были сказаны с таким убеждением, что среди всех этих молодых безумцев и грешниц не было заметно и намека на смех, и в столовой воцарилось тяжелое молчание.
Казалось, будто Дама в черной перчатке появилась на пороге с холодной улыбкой на губах.
В это время часы пробили четыре.
— Дети мои, — сказал голландский банкир, — спокойной ночи, я поеду спать.
— И мы также, — ответили гости хором.
— Я прикажу перенести бедного Армана в свою карету, — прибавил банкир.
— Нет! — возразила Фульмен.
Она сняла с себя кашемировую шаль и набросила ее на спавшего молодого человека, уложив его предварительно на диван.
— Я хочу, — сказал она с улыбкой, — узнать продолжение этой истории и решительно отказываюсь выйти за лорда Г.
— Гм! — пробормотала Нини Помпадур. — Даму в черной печатке ждет несчастье: Фульмен объявила себя ее соперницей.
— Может быть… — произнесла последняя, причем на алых губках ее появилась загадочная улыбка, и она гордо откинула назад свою красивую головку. — С сегодняшнего дня Арман принадлежит мне!
В тот самый вечер и почти в то же время, когда Фульмен принимала своих друзей в маленьком отеле на улице Марбеф, человек, тщательно прятавший свое лицо в меховой воротник, быстро шел по улице Сены со стороны набережной, которая ведет к Люксембургу. Человек этот был в преклонных годах, о чем можно было судить по его седым волосам и морщинам на лбу; на нем была надета шапка с меховыми наушниками, какие носят крестьяне в Северной Германии. Но походка у него была легка, как у молодого человека, а глаза его блестели, точно ему было всего только двадцать лет.
Человек этот вошел на улицу Турнон, прошел мимо дворца и, направившись вдоль улицы Вожирар, достиг площади Св. Михаила; там он остановился перед дверью старого, покрывшегося мхом дома, который, несмотря на ветхость, сохранил, однако, аристократический вид.