— Он ночует здесь, — сказал управляющий барона, — сведите его в собачью конуру.
И Нику лег около собак, на подстилке. На другое утро, прежде, чем отправиться в деревню просить подаяние, он сел и старался припомнить все случившееся накануне и, разумеется, вспомнил, если так насмешливо приветствовал шевалье и де Монгори. «Они не получат ее, ни тот, ни другой, ни даже я!»
Войдя в вестибюль замка под впечатлением мрачных предчувствий, де Пон чувствовал, как сердце его тоскливо сжимается и, встретив первого попавшегося лакея, спросил его:
— Барышня встала?
— Нет, господин барон, мы еще не видали ее сегодня.
— Разве она больна? — нахмурившись, прошептал барон. — Она всегда встает в восемь часов.
В это время мимо проходила горничная Маргариты.
— Барышня еще не звонили, — сказала она.
Де Пон, подозревая недоброе, оставил племянника с де Монгори и быстро поднялся в комнату дочери. Он постучал, но не получил ответа. Кровь застыла в жилах бедного отца, который, предчувствуя несчастье, повернул ключ в двери. Он вошел. Комната была пуста, кровать не смята.
— Маргарита! — крикнул барон. — Где ты?
Он открыл дверь хорошенького будуара, напоминавшего гнездышко голубки… Будуар также был пуст. Только на камине лежало письмо. Де Пон схватил его, быстро пробежал, и руки его опустились. Барон остолбенел, глаза его остановились на прощальном письме дочери. Он вскрикнул… это был крик львицы, у которой отняли ее детеныша и которая находит свою берлогу пустой. На этот крик сбежались слуги, а за ними шевалье и де Монгори. Все остановились на пороге, пораженные видом старика, глядящего на пустое гнездо улетевшей голубки. Шевалье д'Асти, которому одному была известна причина горя де Пона, подошел к нему и воскликнул:
— Боже мой! Дядя! Что с вами? Голос его дрожал… Он был бледен.
— Возьми и читай, — прошептал старик, протягивая ему письмо.
Шевалье взял его, прочитал и воскликнул:
— О, вероломство!
Де Монгори, ничего не понимавший, вырвал письмо из рук шевалье и в свою очередь прочел его. Едва он взглянул на письмо, где Маргарита писала, что любит Гонтрана и чувствует отвращение к старику, как он понял все… Маргарита была потеряна для него. Маргарита будет женою другого… и род Фларов угаснет.
Лицо старика, сначала бледное, как у мертвеца, вдруг побагровело, глаза налились кровью и, казалось, вышли из орбит. Маркиз вскрикнул и упал на пол. Маркиз де Флар-Монгори, последний отпрыск славного рода, упал мертвым, пораженный апоплексическим ударом… Он умер на глазах своего старого друга, на дочери которого хотел жениться, а его старый друг стоял мрачный и печальный, напоминая собою статую отчаяния.
Все окружили маркиза, умершего так внезапно, что в смерть его никто не хотел верить. Д'Асти, схватив руку де Пона, сказал ему:
— Дядя, милый дядя… Гонтран благороден… Он женится на Маргарите… Наша честь будет спасена!
Но в эту минуту, как будто сама судьба решила опровергнуть слова шевалье, дверь отворилась и в комнату вошла женщина, одетая во все черное. Она была бледна и грустна и имела вид покинутой жертвы. Женщина прошла мимо удивленных слуг и направилась прямо к убитому горем отцу.
— Барон, — сказала она, — я скажу вам одно слово, назову одно имя, и вы все поймете. Вашу дочь обольстил и увез Гонтран де Ласи. Я пришла присоединить мое горе к вашему и предложить вместе отомстить ему!
Эта женщина стояла так униженно и робко перед де Поном, который предавался мрачному отчаянию, что он спросил ее:
— Кто вы, сударыня, и какое мне дело до вашего горя и мести?
— Барон, — продолжала женщина, опуская глаза, но спокойно, — я была бедная девушка, обольщенная, как и ваша дочь; меня похитили, тайно повенчали и тщательно скрывали от глаз света… Теперь я покинутая, обманутая и презираемая жена.
Она остановилась и взглянула на барона, как бы желая убедиться в том, какое впечатление произвели на него ее слова.
— Я маркиза Гонтран де Ласи! — докончила она.
— О, небо! — прошептал шевалье.
— Женат! — вскричал барон и пошатнулся пораженный, как человек, не сознающий, жив он или нет.
— Хорошо разыграно, Леона! — шепнул в это время д'Асти, одобрительно посмотрев на авантюристку — ибо это была она, — явившуюся по приказанию полковника Леона.
В зале воцарилось зловещее молчание; отец был осрамлен в присутствии своих слуг, понявших, что их молодая госпожа бежала из родительского дома. Вслед затем раздались ропот и угрозы похитителю. Пораженный отец выпрямился, глаза его сверкали гневом, сердце было полно негодования.
— О, горе ему! Горе, он умрет от моей руки.
— Вы ошибаетесь, дядя, — сказал шевалье д'Асти. — Я ваш племянник и обязан отомстить за наш позор!
Д'Асти сказал это с таким достоинством и возмущенным видом, что все поверили ему.
Вдруг в зале появилось новое лицо — идиот Нику. Вид у него был задумчивый; казалось, он что-то старался припомнить. Взглянув на присутствующих, на искривленное гневом лицо де Пона и на труп де Монгори, он понял все.
— Ах, — сказал Нику, — отец и возлюбленный княжны… возлюбленный умер; отец разгневан… княжна уехала…
Так как почти никто не обратил внимания на слова сумасшедшего, то он прибавил:
— А я знаю, где она…
— Ты знаешь? — вскричал д'Асти. — Так едемте скорее! Дядя, едемте!
— Да… вчера ночью, — продолжал идиот, припоминая, — они уехали… она у каторжника.
Это имя вызвало всеобщий ужас.
— Едемте! Едемте! — повторил идиот. — Я провожу вас.
— Едем, дядя, скорее! — торопил шевалье.