— Молю вас, — сказал он наконец, — покажите мне ваше лицо, которое я обожаю, не видав его.
Домино отрицательно покачала головой. Арман настаивал, но она оставалась непоколебимой.
— Наконец, где я могу вас встретить? — спросил он с упорной настойчивостью влюбленного, вымаливающего милости.
— Выслушайте меня, — ответила ему домино, подняв его и усадив около себя на диване, — выслушайте меня; вы воображаете, что любите меня, и я убеждена, что в настоящую минуту вы уверены в этом!
— О, да! — пробормотал Арман.
— Но любовь двадцатилетнего юноши, друг мой, самая непостоянная и эфемерная вещь в мире.
— Ах! Не думайте этого… я буду любить вас всю жизнь.
— Дитя, вы еще не знаете, что слово «всю жизнь» в любви самая большая ложь.
— Позвольте, — сказал он, подложив руку домино к своему сердцу, — вы слышите, как оно бьется…
— Знаете ли вы, — продолжала незнакомка, — что я не свободна?
Арман вздрогнул.
— Что вы хотите сказать этим? — спросил он грустно.
— Я принадлежу свету… тому неумолимому свету, который отвергает и клеймит слабую женщину, настолько слабохарактерную, чтобы полюбить на время… У меня есть муж, которому жена принадлежит телом и душою на всю жизнь…
— Боже мой! Боже мой! — прошептал растерявшийся Арман. — Но я вас люблю до смерти, однако…
— Вам так кажется, по крайней мере…
— О! Чем прикажете доказать вам это? Говорите, приказывайте… Я все исполню.
— Друг мой, — ответила домино, — любовь доказывается только постоянством.
— Хорошо! Испытайте меня…
— Может быть…
И домино прибавила взволнованным голосом:
— Хотите вы видеть меня еще раз?
— Можете ли вы спрашивать меня об этом?
— А если бы я согласилась… вы будете мне повиноваться?
— Слепо.
— Вы употребили совершенно верное слово, — смеясь, сказала домино, — так как вы будете являться сюда только с завязанными глазами.
— Согласен на это от всего сердца.
— Затем, я никогда не сниму маски.
— О!
— Разве вы предпочитаете, чтобы я сняла ее сейчас; но в таком случае вы никогда уже меня не увидите?
— Пусть будет по-вашему, — согласился Арман.
— Итак, — продолжала домино, — вы не узнаете ни моего имени, ни места, где я живу, и никогда не увидите моего лица. На этих условиях я согласна принимать вас.
Арман не ответил, но прикоснулся губами к белому лбу домино, и ему показалось, что незнакомка вздрогнула.
Он долго стоял перед нею на коленях, нашептывая ей тот очаровательный вздор, который называется языком любви, и она слушала его, смеясь и извиняя тысячу вольностей. Но вдруг часы в будуаре пробили три часа утра.
— Вставайте, — приказала незнакомка, — пора расстаться.
— Уже? — прошептал Арман с сожалением, как Ромео, прощающийся с Джульеттой при первых лучах восходящего солнца.
— Так нужно, — сказала она, — но мы скоро опять увидимся.
— Когда? В котором часу? — спросил Арман. Незнакомка, казалось, соображала.
— Сегодня четверг, — сказала она, — будьте в субботу вечером на том же самом месте и в тот же самый час, и мы снова разыграем историю девушки с золотыми глазами.
В то время как она говорила, Арман любовался ее дивными волосами, оттенок которых напоминал ему волосы баронессы де Сент-Люс.
— Вы позволите мне задать вам один нескромный вопрос? — спросил он, повинуясь внезапной мысли.
— Спрашивайте.
— Знаете вы баронессу де Сент-Люс?
Арман, задавая этот вопрос, внимательно наблюдал, за домино; но она не выказала ни малейшего смущения и спокойно ответила:
— Я встречала ее в свете; об этой женщине ходят слухи очень странные и нелестные для ее репутации. Я очень счастлива, что не имею с ней ничего общего, кроме волос, которые, кажется, у нее такого же цвета, как и у меня.
«Решительно, — подумал Арман, — это не она». Белокурая домино взяла повязку и показала ее молодому человеку.
— Дайте, — сказала она, — я снаряжу вас в дорогу. Она повязала ему повязку вокруг головы и сказала нежным голосом:
— До субботы! Но помните: если вы осмелитесь снять повязку по дороге, то рискуете жизнью.
Арман услыхал звонок, затем удалявшиеся легкие шаги, потом приблизились более тяжелые шаги, и раздался голос его спутника:
— Идемте, сударь, — сказал человек в маске, беря за руку Армана.
Армана снова вывели и проводили до фиакра, где рядом с ним поместился его таинственный проводник, который опять напомнил ему об угрожающей ему опасности, если бы он вздумал снять повязку.
Фиакр ехал около часу, наконец он остановился. Замаскированный человек вышел с Арманом и сказал ему:
— Когда вы услышите, что карета повернула за угол, вы можете снять повязку.
Влюбленный повиновался и стоял неподвижно до тех пор, пока шум кареты не заглох вдали; когда он снял повязку, то с удивлением увидел, что находится у решетки маленького домика на улице Шальо. Светало; птицы начинали петь на высоких деревьях сада, и Арман увидал старика Иова, который уже встал и в беспокойстве прогуливался по маленькому, покрытому дерном дворику, потому что слишком редко случалось, чтобы его молодой барин возвращался так поздно.
— Ах! Господин Арман, господин Арман! — произнес он нежным в и то же время ворчливым тоном. — Вы слишком злоупотребляете вашей молодостью, вы слишком спешите жить.
— Не беда! — ответил, смеясь, Арман. — Я счастлив, а это много значит.
В течение двух месяцев Арман был самым счастливым человеком в мире. Сначала два, затем три раза в неделю красивого юношу ожидали на углу улицы Тэбу то таинственный фиакр, то карета без герба, и всегда один и тот же человек в маске, готовый убить его кинжалом, если бы он попытался снять повязку. В течение двух месяцев Арман испытывал удовольствие от этой таинственности; затем мало-помалу им овладело любопытство, и он спросил своего кумира, неужели она никогда не покажет ему своего лица.