Тайны Парижа. Том 1 - Страница 125

125

И среди его счастья, в то время, когда он хотел сделаться таким, каким был в былые дни, к нему приходит таинственный и неумолимый приказ, и один из «Друзей шпаги» вкладывает ему в руку смертоносное оружие, которое он с отвращением далеко отбросил от себя, и говорит:

— Довольно, маркиз. Проснитесь. Помните, что вы наш; берите шпагу и отправляйтесь; надо до рассвета покинуть комнату, где покоится ваша белая голубка подле колыбели своего сына; хотя небо серо и пасмурно, приходится сесть в карету с вашими свидетелями и отправиться туда, где вас ждет, быть может, почтенный старик, подобный генералу, храбрец, пощаженный вражескими пулями, который должен пасть под вашими ударами, потому что его жена любит одного из наших, и мы осудили его на смерть!

Гонтран пришел в ужас от самого себя и воскликнул:

— Никогда, никогда! Жанна не может выйти замуж за убийцу!

Однако у него не хватило силы воли уехать.

Прошло несколько дней, и он написал те страницы в своем дневнике, которые мы поместили в начале этой книги. Он любил Жанну!

VII

«Замок де Вибрэ, октябрь 185* г.

Почти уже шесть недель, как я в Вибрэ. Каждый день я даю клятву прекратить свои мучения и прийти к окончательному решению. Я каждый день собираюсь уехать… и все-таки остаюсь. У меня не хватает решимости, и сердце замирает при мысли, что я не увижу ее более… Потому что, если я уеду, если мне удастся освободиться от чар, удерживающих меня здесь, то я должен буду уехать с тем, чтобы уже никогда не вернуться сюда.

Я не могу сделаться причиной несчастья Жанны. Она начинает любить меня, быть может, лелеет уже чудную мечту… Бедное дитя… Ах, если бы она знала!

Нет, я решительно не могу оставаться здесь! Каждый лишний час все крепче и крепче связывает нас… уехать необходимо!

Завтра я покину Вибрэ и вернусь в Бретань; я поселюсь там в полном уединении, вдали от шума и света!

Боже мой! Как я хотел бы отплатить тем людям, которые украли у меня честь и счастье, мучениями за те мучения, которые они заставляют меня переживать! О! Подлецы!»

VIII

«Боже мой! Неужели я схожу с ума? Барон де Фруадефон только что отвел меня в сторону. Каждое его слово глубоко запало мне в душу. Случилось это после ужина, который, по обычаю глухих провинций, начинается в восемь и кончается в девять. Жанна по знаку отца вышла и удалилась в свою комнату. Барон и я остались у камина в старинной столовой, где по стенам развешены портреты младшей линии нашего рода.

«Маркиз, — внезапно спросил меня де Фруадефон, — сколько тебе лет?».

«Тридцать два, дядя».

«Ты спустил свое родовое имение?»

«Почти что…»

«И тебя чуть не лишил наследства твой дядя, барон де Ласи?» «Увы!» «Ах, молодость, — пробормотал барон снисходительно, — безумная молодость! Однако ты славный и честный малый!» — прибавил он на мой вопросительный взгляд.

Я смотрел с удивлением на барона, не понимая, куда он клонит разговор.

«Маркиз, — продолжал он, — приходила ли тебе в голову мысль о женитьбе?»

«Дядя…» — пробормотал я, смутившись.

«Этим кончают все порядочные люди: браком завершаются безумия юности и им полагают начало суровым взглядам на жизнь зрелого возраста. Ты получишь от шевалье шестьдесят тысяч годовой ренты, и должен найти себе жену, которая принесла бы тебе в приданое столько же, равенство имуществ — залог будущего счастья. Что ты на это скажешь?»

Я вздрогнул и опустил голову.

«Бедный друг, — продолжал барон снисходительным отеческим тоном, каким обыкновенно говорят старики, — мне шестьдесят лет… и я дорогою ценою приобрел прозорливость, которая дает мне возможность читать в сердцах людей…»

Я вздрогнул снова, и холодный пот внезапно выступил у меня на лбу.

«Предлагаю тебе, подобно римлянам, перед началом враждебных действий, мир или войну… Война — это прощание, оседланная лошадь, на которую ты сядешь завтра утром. Мир — это брак. Моя прозорливость не обманула меня, — продолжал барон, — а теперь я уверился, что Жанна начинает любить тебя…»

Я побледнел, как мраморная статуя.

«Если ты хочешь сделать счастливой моего ребенка, будь моим сыном и оставайся; если твое сердце занято — уезжай немедленно; быть может, горю еще можно помочь».

Барон удалился, желая дать мне ночь на размышление… Размышлять!!! Ах! Я знаю только одно: Жанна любит меня… а я ее обожаю…»

IX

«Я провел всю ночь в молитве. Я вспомнил свое детство, спокойное, благочестивое, проведенное в лоне многочисленной в то время семьи, теперь уже вымершей. Я вспомнил мать и деда, старого гвардейца, говорившего мне: „Встань на колени, дитя мое, и моли Бога, чтобы Он сохранил тебя честным и непорочным…“ Я вспомнил молитвы, которым они меня учили; скептик исчез… я верил… я молился… Я так искренно молил Бога простить мои грехи, что Он, наверное, простит меня и позволит мне соединиться с ангелом, который носит имя Жанна… Я не уеду!..»

X

«Я пошел к дяде и сказал ему:

«Я люблю Жанну де Фруадефон, мою кузину, и прошу у вас ее руки».

Голос у меня дрожал в то время, когда я произносил эти слова, потому что мне показалось, что тень генерала де Рювиньи встала передо мной.

Барон вскрикнул от радости.

«Сын мой!» — были единственные слова, которые он произнес, так велико было его волнение.

Я женюсь на Жанне… Жанна, непорочный ангел, будет женою убийцы Гонтрана! Какая гнусность! Но ведь я люблю ее!.. О, как люблю!.. Люблю так, как никогда ни одна женщина не была любима… Бог, конечно, простил меня…»

XI

«Через неделю мы уедем в Париж. Наша свадьба состоится в первых числах ноября, а теперь 10 октября.

125